Из цикла "Сказки Острова Драконов"

[daotae]

Учелело только благодаря Корвусу, который мою писанину хранил куда как аккуратнее меня...)

В счастливом королевстве, где правил мудрый и
справедливый король, всегда царило вечное лето. И взял он в
жёны девушку, прекрасную и нежную, как тихое утро,
кроткую нравом и добрую сердцем. Жили они душа в душу, и
барды на пирах слагали светлые песни об их любви. Пришла
пора, и королева пообещала мужу ребёнка. Король, которому
очень хотелось сына, приказал послать за ведуньей, которая
пришла в королевство ещё во времена молодости его деда и
поселилась в заброшенной хижине, неведомо кем
выстроенной в самом сердце заповедного леса. Чудная молва
шла о ней в народе, но его прадед приветливо встретил
старуху и не велел трогать её, сказав, что негоже обижать
одинокую женщину, у которой на старости лет не осталось
даже родных, чтобы приютить несчастную. И с тех пор жила
она в покосившейся, вросшей в землю по самые окна хижине,
и не раз помогала королевскому роду мудрым советом.
Пришедшую сразу провели к королеве, но горестно покачала
старуха головой: не сына следует ждать королю, а двух дочек.

Эдмон, а с недавних пор, сэр Эдмон, оставил надежду сгрызть заледеневшую горбушку, поскольку Ветер каждый раз начинал нервно оглядываться, слыша скрип его зубов об этот несговорчивый обед. Ещё не хватало, чтобы жеребец снова наподдал задом, как он это сделал час назад, когда Эдмон вдруг решил ободряюще похлопать его по холке. Летел Эдмон, правда, недолго и, только чудом увернувшись от покрытого иглами инея елового ствола, застрял в гостеприимном сугробе. Весь снег из-за шиворота вытрясти так и не удалось и следующие полчаса медленно примерзающий к седлу мокрыми штанами Эдмон вслух занимался генеалогией своего коня, постаравшись не пропустить даже внучатую племянницу его деда, несомненно, бывшего ослом. Эдмон уже в который раз с тоской вспомнил невозмутимого мохноногого Бертроля, тяжеловатого в рыси, но спокойного и надёжного, как валуны, усеявшие поля родной деревушки Эдмона. Но конь, бывший его товарищем и по-братски деливший с ним столько лет бесконечные дороги, скудную солдатскую пайку хлеба, опасности сражений и ненастья временных лагерей, состарился, и благодарный король облагодетельствовал Эдмона этим вот, с позволения сказать, конём. Красивый, рыжий, как осенний лис, трёхлетка голубых кровей обладал ослиным упрямством, странным образом сочетавшимся с исключительно трусливым нравом. Когда он чем-то не приглянулся пегой свинье трактирщика, и та понеслась за ним в воинственным хрюканьем, Эдмону пришлось сделать три круга галопом вокруг деревенской ограды, прежде, чем ему удалось остановить-таки Ветра и вернуться в деревню, таща за повод жеребца, у которого после такого потрясения начался нервный тик. Свинья сочла ниже своего достоинства снова атаковать столь позорно удравшего врага и только проводила их до дверей конюшни суровым взглядом исподлобья.
-Знаешь, Ветер Как-То-Там де Чего-То-Там, будь эта свинья хоть немного выше ростом, я бы сменял тебя на неё, не задумываясь, - задумчиво сообщил Эдмон жеребцу, за что тот, дождавшись, пока хозяин насыплет в ясли овса и повернётся, чтобы выйти из стойла, коварно наподдал ему копытом.

-Ну, дочки, так дочки, - смирившись, решил король,
- Две прелестные крошки, похожие на мать, украсят
нам старость своим звонким смехом. А как подрастут,
я отдам их за двух юных принцев. Не дали мне боги
сына - стану ждать внуков.

Когда мрачно потиравший зад Эдмон вошёл в трактир, оказалось, что всё спасающееся там от мороза разношерстное общество заворожено слушает бродячего менестреля, белобрысого эльфа, вальяжно расположившегося на стоящей у самого очага скамье. Эдмон ухмыльнулся: хоть длинноухие зазнайки и не упускали случая с презрительной усмешкой подчеркнуть, что прекрасным в своём совершенстве перворождённым нипочём трескучие морозы и летняя жара, комфорт и нехитрые радости жизни вроде хорошего вина и тёплого очага они ценили почему-то ничуть не меньше, чем какие-то там смертные. "Однако, - подумал Эдмон, устраиваясь за дальним столиком и принимаясь за принесенное хозяином жаркое, оказавшееся весьма недурным, - нужно отдать им должное: если уж они за что-нибудь брались, то делали это всегда на совесть. Правда и не забывали напомнить об этом потом "ненароком" не только облагодетельствованному, но и его детям, внукам и правнукам". Эдмон блаженно зажмурился, приложившись к кружке с горячим пуншем.
Но горькими были ведуньи слова:
Одна из малышек - не дочь короля:
Подкидыш злых духов родится на свет.
Взрослея, она сотворит много зла.
Убей её сразу, избавь всех от бед.
Эдмон прислушался к мелодичному звону струн небольшой китары. Эльф пел на местном наречии, почти без акцента, только немного смягчая шипящие. И Эдмон снова почувствовал себя пятилетним мальчишкой, который прокрался в корчму своего крёстного, чтобы послушать песни неведомо как забредшего в их края эльфа-менестреля. Был ли это тот же самый эльф или этому просто легла под пальцы та же мелодия, Эдмон не знал. Он просто слушал тёплый бархатистый голос, и слова старой песни, когда-то в детстве пленившей его воображение. Давно повзрослевший Эдмон смотрел в окно, где висела белёсая пелена метели, и хлопья снежного калейдоскопа, как когда-то в детстве, складывались для него в картины далёкого и манящего мира. Он знал, о чём дальше говорилось в этой легенде.

Разгневался король и приказал прогнать старуху,
которая осмелилась пророчить беду ещё нерождённым
детям. Та вышла за порог дворца и пропала, словно
и не было её.
В новогоднюю ночь родила королева двух дочерей, а
к утру сама угасла, как свечка. Безутешный король после
смерти жены души не чаял в девочках. Особенно любил
и баловал он ту, что прекрасным лицом и золотыми волосами
пошла в мать. Вторая же, чернокосая и темноглазая, как
отец, начала завидовать сестре. Лютую ненависть, зависть
и злобу чёрной змеёй пригрела на груди принцесса. И чем
старше становились девочки, тем ярче расцветала красота
одной и тем чернее становилась душа другой. Она завидовала
всему: лёгкому нраву сестры, тому, что отец и народ в ней души
не чают и тому, что прекрасные принцы не сводят с неё глаз,
не замечая рядом темноволосой сестры. И вот в ночь, когда
сёстрам-близняшкам должно было исполниться шестнадцать
лет, и дворец сиял золотом и яркими огнями праздника,
черноволосая принцесса сотворила страшное зло, наложив
на всё королевство злые чары.